Первый раз зато с оказией побывала в Склифе в воскресенье вечером. Была обозвана «самотеком». Постоянно вспоминала строчки из поэмы Веры Полозковой «Катя».
Ночью в московской травме всё благоденствие да покой. Парень с разбитым носом, да шоферюга с вывернутой ногой. Тяжелого привезли, потасовка в баре, пять ножевых. Вдоль каждой стенки еще по паре покоцанных, но живых.
Ходят медбратья хмурые, из мглы и обратно в мглу. Тряпки, от крови бурые, скомканные, в углу.
Безмолвный таджик водит грязной шваброй, мужик на каталке лежит, мечтает. Мама от боли плачет и причитает.
Рыхлый бычара в одних трусах, грозный, как Командор, из операционной ломится в коридор. Садится на лавку, и кровь с него льется, как пот в июле. Просит друга Коляна при нем дозвониться Юле. А иначе он зашиваться-то не пойдет. Вот ведь долбанный идиот.
Все тянут его назад, а он их расшвыривает, зараза. Врач говорит – да чего я сделаю, он же здоровее меня в три раза. Вокруг него санитары и доктора маячат. Мама плачет.
Толстый весь раскроен, как решето. Мама всхлипывает «за что мне это, за что». Надо было маму везти в ЦИТО. Прибегут, кивнут, убегут опять. Катя хочет спать.
Смуглый восточный мальчик, литой, красивый, перебинтованный у плеча. Руку баюкает словно сына, и чья-то пьяная баба скачет, как саранча. Катя кульком сидит на кушетке, по куртке пальчиками стуча.
Да, там все так примерно и есть. Ашоту позволили меня подвезти прямо ко входу, но велели потом быстренько машину отогнать за забор. Он уехал, а я сусликом поскакала в регистратуру. Меня перехватил охранник и дружелюбно спросил: «Далеко прыгаем? Вторую ногу хотим сломать?» Выкатил мне креслице, и потом меня внутри уже везде возили на креслице. Кому я под руку попадалась, тот меня хватал и куда-то вез. Из регистратуры в четвертый кабинет. Потом на рентген. Потом с рентгена. Потом к выходу. Каждый раз какие-то разные люди. В этот день еще был велопарад по Садовому кольцу, так там было с этого парада несколько человек. Парочка пьяных. Мальчик с разбитой головой. Старушка с животом. Вырываешься оттуда на улицу и чувствуешь, как хорошо жить-то на свете.