В пятницу часов в одиннадцать вечера мы еле-еле ползли по Балашихе. Час, второй. Нарастала нервозность и злость. Когда, наконец, впереди показалась голова пробки, стало видно, что все ряды скукоживаются в один. На свободной части лежал прикрытый брезентом мотоциклист, из-под брезента расползалась лужа крови неимоверной величины. Рядом на корточках сидела девочка в прострации, причем девочка, по-моему, была вполне себе целая. Неподалеку водитель фуры и милиционер о чем-то совещались. От таких картин мороз по коже. Захотелось позвонить и спросить: «Ты как, жив?» Хотя было бы глупо, наверное.